| ↑ Оглавление | |
| ← пред. | 1-5: Отдалившийся Отец → |
В нашей культуре нет таких моментов. Мальчики в нашей культуре продолжают нуждаться в посвящении в мужской дух, но старики вообще не предлагают этого. Священник иногда пытается, но и он в является частью корпоративной деревни наших дней.
Среди Хопи и других коренных американских индейцев Юго-запада, старики уводят мальчика далеко от деревни деревни, когда ему исполняется двенадцать лет. Они доставляют его в чисто мужскую область кива. Он остаётся там в этом помещении в течение шести недель, и не видится со своей матерью в течение следующих полутора лет.
Недостатков сегодняшней нуклеарной семьи не так много, чтобы это сводило с ума или сильно запутывало (это так же истинно для общин и офисов — фактически для любых групп). Недостаток заключается в том, что старики за пределами нуклеарной семьи больше не предлагают эффективного пути для сына разорвать его связь с родителями без нанесения себе травмы.
Древние сообщества верят, что мальчик становится мужчиной только через ритуал и усилие — только через «активное вмешательство старейшин».
Для нас становится ясным, что возмужалость не случается сама по себе; она не происходит просто потому что мы едим хлопья. Активное вмешательство старейшин подразумевает, что старейшины приглашают юношу в древний, мифологизированный, инстинктивный мужской мир.
Одна из лучших историй, что я слышал о такого рода приглашении — это ритуал, каждый год происходящий среди народа Кикуйю в Африке. Когда мальчик становится достаточно взрослым для посвящения, его уводят от его матери и приводят в специальное место, которое мужчины создали на некотором расстоянии от деревни. Он постится там три дня. На третью ночь он находит собственное место в кругу вокруг огня со старейшинами. Один из старейшин поднимает нож, вскрывает вену на своей руке, и даёт стечь небольшому количеству своей крови в тыквенную чашу. Каждый старейшина в кругу вскрывает свою руку тем же ножом, когда чаша обходит круг, и отдаёт немного своей крови. Когда чаша доходит до юноши, ему предлагают напиться из неё.
В этом ритуале мальчик учится многим вещам. Он учится, что питание приходит не только от его матери, но также от мужчин. И он учится, что нож может быть использован для многих целей помимо нанесения ранений. Может ли он сомневаться теперь, когда был приглашён быть мужчиной среди других мужчин?
Как только это приветствие заканчивается, старейшины учат его мифам, историям и песням, которые воплощают отчётливые мужские ценности: я имею в виду не только конкурентные ценности, но и духовные. Когда эти «увлажняющие» ценности выучены, мифы сами собой уводят юношу далеко за пределы его личного отца к смутным теням отцов, уходящих в прошлое от столетия к столетию.
Что происходит в отсутствие осознанно выполняемых усилий стариков? Посвящение западных мужчин продолжалось в течение некоторого времени в альтернативной форме даже после того, как фанатики разрушили греческую школу посвящения. В течение девятнадцатого века деды и дядья жили в одном доме, и старики участвовали в общих делах. Через охоту, через работу, которую мужчины вместе делали на фермах и в домах, и через спортивные игры пожилые люди проводили много времени с юношами и передавали им знания о мужском духе и мужской душе.
Вордсворт в начале «Прогулки» описывает старика, который день за днём сидел под деревом и подружился с Вордсвортом, когда тот был мальчишкой:
Он любил меня; из розовых мальчишек толп
Он выделил меня, как в шутку он сказал бы —
Уж слишком вдумчивым я выгляжу для лет своих.
Пока я рос, моим предметом восхищения было то,
Что он товарищем меня избрал своим. И много раз
На праздниках, бродили мы в лесу…
Теперь осталось мало подобных шансов или случайного общения. Мужские клубы и сообщества медленно исчезают. Деды живут в Фениксе или в доме престарелых, и множество мальчиков имеют опыт общения исключительно с другими мальчиками своего возраста, которые с точки зрения стариков ничего не знают.
В шестидесятые некоторые юноши черпали силу от женщин, которые в свою очередь получали её от женского движения. Здесь можно сказать, что многие юноши шестидесятых пытались получить посвящение от женщин. Но только мужчины могут посвящать мужчин, и только женщины могут посвящать женщин. Женщины могут вырастить мальчика из эмбриона, но только мужчины могут вырастить мужчину из мальчика. Старейшины говорят, что мальчики нуждаются во втором рождении, на этот раз от мужчин.
Кейт Томпсон в одном из своих эссе, описывал себя двадцатилетнего, как типичного юношу «посвящённого» женщинами. Его родители развелись, когда Кейту было двенадцать, и он жил со своей матерью, в то время как его отец переехал в квартиру неподалёку.
В старшей школе Кейт был ближе к женщинам, чем к другим мужчинам, и та же ситуация продолжилась в колледже, где его основными друзьями были феминистки, которых он описывал как чудесных, умных и великодушных людей, научивших его огромному количеству важных вещей. Затем его наняли в государственное управление Огайо, где он работал с женщинами и уделял много внимания женским проблемам.
Примерно в это время он увидел сон. Он и стая волчиц бежали по лесу. Волки наводили на мысли о его первобытной независимости и мощи. Волчий клан строем быстро двигался сквозь лес, и в конце концов они выбежали на берег реки. Каждая волчица смотрела на воду и видела в ней своё отражение. Но Кейт смотрел на воду и не видел ничего.
Сны неуловимы и запутаны, и было бы опрометчиво делать какие-либо скоропалительные выводы. Последняя картина, однако, наводит на тревожную мысль. Когда женщины, любые женщины с лучшими побуждениями, воспитывают мальчика в одиночестве, он может не иметь мужского лица, или не иметь лица вовсе.
Старейшины-инициаторы, наоборот, передают мальчику некую невидимую и необъяснимую уверенность, помогающую ему увидеть своё настоящее лицо, своё истинное начало.
Так что же можно сделать? Тысячи и тысячи женщин, будучи одинокими родителями, растят мальчиков без взрослого мужчины в доме. Неотъемлемая трудность такой ситуации проявилась однажды в Эванстоне, когда я читал лекцию о посвящении мужчин в группе, состоящей в основном из женщин.
Женщины, которые растили сыновей одни были очень внимательны к опасности немужской модели поведения. Одна женщина обнаружила, что к тому времени, когда её сын стал юношей, он нуждался в большей твёрдости, чем она могла ему действительно дать. Но, по её словам, если она станет вести себя с ним жёстче, она может потерять связь со своей женственностью. Я упомянул классическое решение многих традиционных культур, когда мальчик в двенадцатилетнем возрасте посылался к отцу. Некоторые женщины категорически отвечали: «Нет, мужчины не воспитатели; они не будут о нём заботиться». Однако многие мужчины — и я один из них — нашли в себе потребность в воспитании, которая не проявлялась, пока у неё не было объекта.
Даже когда отец живёт в доме, всё ещё возможна очень сильная скрытая связь между матерью и сыном, вытесняющая отца, связь, которая равнозначна заговору, и поэтому трудно преодолима. Одна женщина с двумя сыновьями любила каждый год ездить на конвенцию в Сан-Франциско, оставляя мальчиков дома. Но однажды весной, только что вернувшись с женского ретрита, она почувствовала необходимость побыть в одиночестве и сказала своему мужу: «Почему бы тебе не взять мальчиков в этом году?». Отец так и сделал.
Мальчики, около десяти и двенадцати лет, никогда, как выяснилось, не проводили время с отцом без присутствия матери. После этого, они захотели больше времени проводить со своим папой.
Когда через год подошло время конвенции, матери снова захотелось побыть в одиночестве, а мальчики вновь уехали с отцом. В тот момент, когда они вернулись домой, так случилось, что мать стояла на кухне спиной к двери, и старший из двух мальчиков подошёл и обнял её сзади. Она не знала, как это произошло, но её тело как будто взорвалось — и мальчик через всю комнату отлетел к стене. По её словам, когда он поднялся, их отношения стали другими. Что-то бесповоротно изменилось. Она была довольна этими изменениями, а мальчик выглядел удивлённым и немного успокоившимся из-за того, что ему, очевидно, отныне не было нужды вести себя по-старому.
Эта история подразумевает, что работа по сепарации может быть выполнена даже если нет старейшин-инициаторов, выполняющих её. Мать может выполнить этот разрыв сама. Мы видим, что это требует большого напряжения, и мы замечаем, что эту работу выполнило тело женщины, а не её ум, что это было тяжело.
Другая женщина рассказала историю, в которой заговор матери-сына был разрушен мальчиком. Она была матерью-одиночкой сына и двух дочерей, и девочки вели себя хорошо, а мальчик нет. В четырнадцать мальчик хотел жить со своим отцом, но остался у него в течение месяца или около того, а затем вернулся. Когда он вернулся, мать осознавала, что три женщины в доме создают слишком большое количество феминной энергии для её сына, но что она могла поделать? Прошла одна-две недели. Однажды ночью она сказала сыну: «Джон, пора ужинать» и дотронулась до его руки и он буквально взорвался, и она отлетела к стене — тот же телесный взрыв, что и в предыдущей истории. Мы обращаем внимание, что не было никакого злого умысла, и очевидно, что это событие очень похоже на то, о котором я рассказывал ранее. И в той, и в другой истории психика или тело знали то, чего не знал разум. Когда мать пришла в себя, она сказала: «Для тебя пришло время вернуться к отцу», а мальчик сказал: «Ты права».
Традиционное посвящение рывком безусловно предпочтительно, и отводит в сторону жестокость. Но по всей стране сейчас видишь грубых сыновей, совершающих скверные поступки на кухне и грубо разговаривающих со своими матерями, и я думаю, это попытки кажутся им самим неприятными. Если старики не имеют возможности завершить свою работу по разрыву союза матери-сына, что ещё могут мальчики сделать, чтобы вырваться, кроме как разговаривать грубо. Это почти бессознательно и совершенно неэлегантно во всём.
Начисто порвать с матерью — это решающий шаг, но это не происходит само по себе. Это не означает, что женщины делают какую-то ошибку: я думаю, что проблема больше в том, что старики действительно не выполняют свою работу.
Традиционный путь взросления сына, который теряется в тысячелетиях, заключается в том, что отцы и сыновья живут неразлучно — убийственно неразлучно — в близости, где отец учит сына ремеслу: возможно, фермерству или плотницкому делу, или кузнецкому делу, или портняжному делу. Как я уже намекал ранее, любовь, более всего пострадавшая от Промышленной революции, была любовью между отцом и сыном.
Нет смысла в идеализации доиндустриальной культуры, но мы знаем, что сегодня многие отцы работают в двадцати или тридцати километрах от дома, и к тому времени, когда они возвращаются домой их дети часто уже в кровати, да и сами они слишком устали, чтобы быть активными отцами.
Промышленная революция, нуждающаяся в офисных и фабричных работниках тащит отцов прочь от их сыновей, и кроме того, принуждает детей к обязательному обучению в школах, где учителями являются в основном женщины. Д.Г. Лоренс описал на что это было похоже в своём эссе «Мужчины должны работать, и женщины также». Его род в угледобывающих областях Британии почувствовал всю силу этих изменений, когда новые отношения сосредоточились на одной идее: тяжёлый физический труд — это плохо.
Лоренс вспоминает, как его отец, никогда не слышавший об этой теории, ежедневно работал на рудниках, наслаждаясь чувством товарищества с другими мужчинами, приходил домой в хорошем расположении духа, и принимал ванну на кухне. Но в это время новые школьные учителя прибыли из Лондона, чтобы научить Лоренса и его одноклассников тому, что тяжёлый физический труд — это низко и недостойно, и что мужчины и женщины должны стараться двигаться выше, к более «духовному» уровню, высокоорганизованной умственной работе. Дети его поколения логически вывели, что их отцы делали что-то неправильно всё это время, что мужская физическая работа — это ошибка, и что их чувствительные матери, предпочитавшие белые занавески и возвышенную жизнь, были правы и правы всегда.
В подростковом возрасте, описанным им в романе «Сыновья и любовники«, он искренне верил своим новым учителям. Он хотел «более высокой» жизни и встал на сторону своей матери. И так было до тех пор, пока за два года до его смерти в Италии, уже больной туберкулёзом, он не начал описывать жизнь итальянских рабочих. В этот момент он почувствовал глубокую страстную тоску по своему отцу. Он осознал, что высокодуховность его матери была ошибочной для него, и побуждала его отделиться от своего отца и от своего собственного тела на этом бесплодном пути.
Эта идея отчётлива, полностью понятна, и распространяется как заразная болезнь: «Физическая работа — это плохо». Многие люди, как и Лоренс принимают эту идею, а в следующем поколении яма между отцами и сыновьями становится глубже. Мужчина, работающий за письменным столом в офисе, сам становится отцом, но у него нет дела, которым он мог бы поделиться со своим сыном, он не может объяснить сыну, что он делает. Отец Лоренса был способен взять своего сына с собой, в шахту; как и мой отец, бывший фермером, брал меня к себе на трактор и показывал всё вокруг. Я знал, что он делал весь день в любой месяц года.
Когда офисная работа и «информационная революция» начинают преобладать, связь отца и сына распадается. Если отец живёт дома по паре часов в день, по вечерам, то женские ценности становятся единственными ценностями в доме. Теперь можно сказать, что отец теряет своего сына через пять минут после его рождения.
Когда мы идём в современный дом, часто вперёд выходит уверенная мать. Отец — это невнятное существо где-то позади неё. У меня есть стихотворение, которое называется «В поисках отца».
Мой друг, нам тело предлагает нас даром провезти, как море брёвна носит на себе. И день за днём стенает с величайшей скорбью; на брызги разлетаясь, разбрасывая крабов мелких, по бокам струясь.
Но кто-то в дверь стучит. У нас нет времени одеться. Он хочет, чтобы с ним пошли мы, сквозь дождь и ветер, к дому в темноте.
Пойдём туда, нам тело говорит, и там найдём отца, с которым незнакомы были, кто вышел в снежный шторм в ту ночь, когда мы родились, кто память потерял, с тоской живя по своему ребёнку, которого он видел лишь однажды… он был сапожником в то время, в Австралии был пастухом, был в ресторане поваром, кто красит ночь…
Когда ты лампу включишь, ты его увидишь. Сидит он перед дверью… Так брови тяжелы, так светел лоб… Он одинок всем телом, и он ждёт тебя.
| ← пред. | 1-5: Отдалившийся Отец → |
| ↑ Оглавление | |