| ↑ Оглавление | |
| ← пред. | 3-6: На Пепельном Пути → |
Путь вниз-и-вовне обычно отделяет юношу от его компании летунов и от их поддержки, и это даёт ему знание о депрессии, возможно жившей в нём незамеченной в течении долгих лет. Начинается среднее время жизни ординарности, тоски, трещин на дороге, весомости и здравого смысла.
Наша история просто говорит, что после блужданий, не имея «ремесла», юноша наконец получил работу на кухне — традиционно находящейся в подвале — замка. История рассказывает, что после всех этих золотых пальцев и волос следующим рано или поздно становится водоворот, засасывающий мужчину сквозь пол, Спуск, который греки называли катабасисом.
В этом Спуске есть что-то большее, чем просто немного адреналина. Наше Я не хочет его, и даже если мы спускаемся, Я не хочет этого замечать. Звуки слова «катабасис», шершавые и грубые, хорошо описывают это путешествие.
Я говорю о том, что следующий шаг в инициации мужчины — это нахождение крысиной норы. Крысиная нора — это «тёмный путь», то, к чему не готовят в Вильямсе или в Хаверфорде, это путешествие для простонародья — как представляет себе успешный мужчина на вершине, это путь вниз-и-вовне.
Когда случается катабасис, мужчина уже не чувствует себя особенным. Он таковым и не является. Сегодня он в колледже, накормлен и удобно размещён — часто на чужие деньги — он защищён кирпичными стенами, которые выложили давно умершие мужчины; а завтра он уже бездомный, бредёт по улицам и выискивает какой-нибудь способ получить еду и кровать. Люди сразу же узнают, что вы в падении или уже упали: швейцары поворачиваются к вам спиной, официанты глумятся над вами, никто не придержит для вас дверь вагона метро.
Ваш внутренний душевный склад изменяется и старый стыд всплывает на поверхность. Один ходит с опущенной головой, чувствуя неотвратимость происходящего. Самопрооизвольные изменения внутренней маскулинности. Другой всё ещё грандиозный и наивный, юный внутри, с сияющим лицом — ждёт, надеется, щеголяет, ведёт себя как принц. Когда начинается Падение, место принца занимает старик. Беря на себя его удивлённую беспомощность, асоциальность, нервозность, одинокую заброшенность.
Вспомним Эдипа в его катабасисе: сегодня высокомерный требовательный король, а уже завтра — слепец, ведомый другими. В эти дни катабасис проходит сквозь зависимость — алкоголь, кокаин, крэк. Мужчина теряет здоровье и заканчивает с истощёнными ногами, выдохшейся энергией, лишённый жены и детей, лишённый друзей, дома и денег. Он теряет работу, самоуважение, «и всякий след своего создателя и в мастерстве, и в жизни».
Для мужчины, глубоко вовлечённого в свою работу, катабасис может проявиться без какой бы то ни было зависимости или ослабления здоровья. Такой мужчина хорошо действует в своём бизнесе, живёт сладкой жизнью с домом и семьёй, наслаждается выходными на озере Тахо, и однажды в воскресенье обнаруживает себя на газоне с заряженным ружьём, вот-вот готовым нажать на курок. Он живёт, но теряет «каждый клочок своего создателя и в мастерстве, и в жизни».
Вспомним, что братья Иосифа скинули его в гравийный карьер — арабская версия гласит, что это был сухой колодец. Через несколько дней они продают его в руки работорговцев, которые в свою очередь перепродают его ещё ниже — в Египет, где происходит его третье Падение — в темницу, после отказа жене коменданта.
Как будто сама жизнь почему-то «увольняет» его. Есть много способов стать «уволенным»: серьёзная авария, потеря работы, разрыв старой дружбы, развод, нервное расстройство, болезнь.
Говорят, что всякий раз, когда друг с энтузиазмом сообщал Юнгу: «Меня только что повысили», он отвечал: «Мне очень жаль слышать это: но если мы будем держаться вместе, я думаю, мы справимся». Если друг приезжал в депрессии и стыде, говоря: «Меня только что уволили», Юнг отвечал: «Давай откроем бутылку вина; это прекрасная новость, что-то хорошее произойдёт теперь».
Юноша из «Чёртов чумазый братец» (рассказ братьев Гримм) блуждая в лесу, встречает тёмного человека только после того, как его уволили из армии. Он соглашается на работу у варочного котла в месте под землёй, объединяя в этом образе кухню и Падение. Можно сказать, что состояние «увольнения» — это доброе и святое состояние, готовящее к Падению. Можно сказать, что Железный Джон уволил мальчика после его трёх дней у источника.
Мы знаем, что мужчины XIX века характерно не замечали женских страданий. Книга Безумные на чердаке Сандры Гилберт и Сюзаны Губар описывает, какими сильными были эти страдания. В этом веке мужчины добавили другого рода невнимательность: они характерным образом перестали замечать свои собственные страдания.
Мужская рана, полученная им от отца или от жизни, или от контакта с Дикарём, впервые появилась в нашей истории, когда мальчик прищемил палец. Через эту травму его способ взаимодействия с миром был разрушен.
Некоторые родители руководят нашим ранением с помощью равнодушия или холодности, порки, словесных оскорблений, сексуального насилия, глядя на нас как ничтожества, или обеспечивая базовый стыд. Как мы уже упоминали в прошлой главе, сын погрузивший рану в терапевтический или ритуальный источник может сделать личную рану осознанной, почувствовать её несправедливость, её масштабность, её губительное влияние на свою спонтанность и удовольствие, её связь с открытой или скрытой яростью.
Работа на кухне означает интенсификацию погружения. Падение даёт выход — из средней респектабельной жизни — через рану. Рана теперь рассматривается как дверь. Если его отец бросил его, теперь он действительно становится брошенным; теперь он не имеет ни дома, ни матери, ни женщины. Если стыд ранил его через сексуальное насилие, физические наказания или принятие стыдящихся родителей, теперь он живёт постоянно пристыженным — он связан с постоянно стыдящимися мужчинами и женщинами, он ставит себя ниже и вне их общества и испытывает стыд по пятьдесят раз на дню.
Если мать ранила его своим собственничеством, заставляя чувствовать себя слишком маленьким, теперь он действительно становится беспомощным, не имея ни статуса, ни «контактов». Он укрепляется в идее того, что он маленький.
Если какие-то действия родителей или культурное давление отделили его «голову» от «тела», сделав его застрявшим в позиции наблюдателя, теперь, в катабасисе, он действительно застревает. Перуанский поэт Сесар Вальехо, который тратил себя в Париже на протяжении десяти лет, очень внизу-и-вовне, ловит это настроение особенно остро:
Он паук, исполинских размеров паук;
он не ходит уже, его серое тело —
голова и брюшко — цепенеет от мук.
Я к нему пригляделся поближе. С каким
напряженьем фаланг он вытягивал лапы,
столько лап — и никак.
И представил я два его глаза невидимых,
этих штурманов двух роковых паука.
Как дрожал он, застряв на каменной грани,
страшной дрожью, заметной едва:
с одной стороны — огромное брюхо, с другой — голова.
Столько лап у него, у бедняги, и всё-таки
он не может решиться; и вдруг
я почувствовал, боже, в какой он опасности,
и так ранил меня побродяга-паук!
Видно, брюхо мешает ему последовать
за его головою;
и подумал я вдруг
о глазах его и многочисленных лапах,
и так ранил меня побродяга-паук.
Перевод Марка Саваева
Метод Вальехо можно назвать «героическим переходом сквозь рану». Он не переходит сквозь свой героизм, как герой, или через свою непобедимость, как воин — он переходит через свою рану. Вальехо говорит об этом в другой своей поэме:
Итак, в день, когда я был рождён,
Бог был болен.
Путь вниз и вовне не обязательно требует бедности, бездомности, физических лишений, посудомоечной работы, но обязательным кажется падение из прежнего статуса, из человеческого существования в паучье, из среднего класса в изгои. Акцент делается на осознании падения.
В разводе, когда эмоциональная безопасность мужчины начинает распадаться, он может либо пятиться назад через дверь, выглядящую как в смешных фильмах, либо попытаться овладеть истинной тьмой за дверью, находящейся перед ним. Развод сам по себе может произойти из-за конкретной детской травмы, или из-за этой травмы произошла женитьба, но в любом случае разрыв отношений или их ухудшение — возрождает рану.
Развод ощущается большинством мужчин как разрядка, как увольнение с урочной работы, взятой на себя в день свадьбы. И агония разделения с суррогатной материнской фигурой, и чувство неполноценности из-за требования больших денег, и отсутствие сердечности и радости в новой квартире или доме, и чувство неприятия и изоляции, которым общество отодвигает некоторых от своего одобрения и поддержки, и неуверенность в себе, вызванная изменениями — всё это складывается в новый вид одиночества. Если мужчина перестаёт ободрять себя и рассматривает весь этот дискомфорт как хитрое выражение травмы изоляции, полученной им в раннем детстве, тогда он может использовать развод — и любой другой серьёзный жизненный крах — как имитацию прохождения через дверь, принятие катабасиса, погружение в травму, и через всё это выход из старой жизни.
Часто момент катабасиса не лишён своеобразного чёрного юмора. Знакомый мне духовный учитель оказался на развилке, когда ехал домой ночью с лекции о просвещении. Путь налево вёл к мотелю, где были его друзья, и где, как он знал, были ликёр и женщины, а дорога направо вела к аскетичному медитативному центру, которым он управлял. Он никак не мог решить, куда повернуть, и машина въехала прямо в стену из жёлтого кирпича, на которой большими буквами была нарисовано объявление МАГАЗИН ПРИКОЛОВ. Результат не был смешным. Он вышел из больницы частично парализованным с одной стороны, и остался таким на всю жизнь.
Я вспоминаю эти истории с чувством благоговения. Энергии, требующиеся для катабасиса, безмерно мощны. Это настроение описывается замечанием Христа: «Не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последней полушки».
Катабасис несёт в себе концепцию полного бедствия, возможно происходящего в жизни мужчины впервые. Другой мужчина, живущий в духовной дисциплине, летун, но труженик, всегда готовый помочь обществу, увидел, что в кювете горит трава. Он остановил машину и спустился, чтобы помочь её тушить, а затем осознал как что-то большое нависло над его левым плечом. Секундой позже автомобиль спустился вниз и прижал его к земле. Он также оказался в больнице со сломанными рёбрами и тазом, лёжа на спине. До этого момента лодка жизни была на плаву. Большинство из нас, как замечает Тумас Транстрёмер перекладывает вес из одного кармана в другой, чтобы сохранить баланс в лодке. И вдруг лодка переворачивается. Когда происходит падение в воду, он вспоминает людей, которые пошли ко дну на «Титанике», в темноте, в холодной воде, рядом с большой горой изо льда. Антонио Мачадо сказал:
Четыре вещи на свете
Для моря годятся мало:
Якорь, штурвал и весла,
И страх налететь на скалы.
Перевод Б. Дубина
Лютеранский священник нашего маленького городка в Миннесоте всегда сохранял баланс своей лодки, даже в ревнивых изменчивых водах своей паствы. Он действует решительно; и использует свой фирменный подход в отношениях с шестнадцатилетним сыном, который хочет покататься на семейном автомобиле, даже после того, как отец ему отказал. Мальчик угоняет машину. Отец, не найдя его, звонит в полицию. Полиция определяет местонахождение автомобиля, преследует его, и останавливает. Тогда мальчик тянет с заднего сиденья винтовку калибра .22 и убивает патрульных. Теперь лодка перевернулась для них обоих.
Чувствуется, что какая-то сила в психике организует серьёзный катабасис, если мужчина не имеет достаточного знания, чтобы пойти вниз самостоятельно. Депрессия — это небольшой катабасис, и не совсем то, что нам нужно. Депрессия обычно удивляет нас — и своим началом, и своим окончанием. В депрессии мы отказываемся спускаться, и тогда появляется рука и тянет нас вниз. В горе мы сами выбираем идти вниз.
С инициаторами, ушедшими из нашей культуры, мы перестали получать инструкции, как спуститься «вниз» самостоятельно. Мы могли бы использовать фразу спуска в горе для сознательного акта падения, но иногда кажется, что в Соединённых Штатах и большей части западного мира мужчина может чувствовать горе только на похоронах.
Некоторые турецкие суфии начинали свою ночную работу повторяя слово, напоминающее им о горе, проживание которого они не закончили в прошлом году. Эмоции не вокруг греха, вины или стыда, но вокруг того, что не закончено. Сама душа просит, чтобы мы пошли вниз. Дейвид Лоренс сказал:
Я не механизм, собранный из различных секций.
И не из-за ошибок в работе механизма я болею.
Я болен душевными ранами, болен глубоко эмоционально —
и раны в душе занимают долгое-долгое время, только время может помочь,
и терпение, и убеждённое тяжёлое покаяние,
длительное тяжёлое покаяние, исполнение жизненной ошибки, и освобождение себя
от бесконечного повторения этой ошибки,
которую человечество в целом решило освятить.
«Длительное тяжёлое покаяние» — это одно из названий падения, хотя я предпочитаю вертикаль катабасиса и изображение двери. Выпивка — это дверь, открывающаяся для некоторых. Вместо того, чтобы повторять: «Я могу справиться с этим» и «Я никогда не выйду из-под контроля», такой мужчина говорит: «Я алкоголик — это очевидно». Двенадцать Шагов Анонимных Алкоголиков принимают его.
Ранее в этой главе мы говорили о некоторых характеристиках наивного мужчины, среди них соглашение не смотреть на тёмную сторону, предположение, что все говорят от сердца, неуместное отношение к экстазу, неспособность замечать, что какая-то его часть хочет оставаться больной, и так далее. Я думаю, что в каждой точке, где мы имеем одну из таких наивностей, мы в конечном счёте найдём катабасис для связи с ним.
Видеть тёмную сторону близких — это тренировка падения. Я спрашиваю своего друга о нашем общем друге; он отвечает «Я доверяю ему по большей части». Это правильно — «по большей части».
Так называемые люди улицы рано учатся идее частичного доверия. И каждый смотрит на себя таким же образом, доверяя себе лишь частично. Как говорится, в браке мужчина и женщина сдерживают «внутренних демонов» друг друга. Каждый держит на поводке «внутреннего демона» другого. Это замечательная фраза.
Наивный мужчина, летящий прямо к солнцу, не может увидеть собственную тень. Она далеко позади. В катабасисе тень догоняет.
Ну, в день когда я родился
Бог был болен…
Они все знают, что я живой
что я жую свою еду… и они не знают
почему суровые ветра свистят в моих поэмах,
узкое неудобство гроба,
ветры распутали задачу сфинкса,
кто держит в пустыне рутинный допрос…
В день,
когда я родился, Бог был болен,
серьёзно.
Сесар Вальехо
На пути вниз человек получает небольшую инструкцию о тёмной стороне Бога.
Наивный мужчин может получить небольшую инструкцию о тёмной стороне Великой Матери. Раньше или позже, но тёмная сторона Великой Матери выкристаллизуется из вселенной. Тёмная Возлюбленная появляется, и кабаньи клыки тянутся вниз от её губ. Возможно, она появится в обычной жизни как разъярённая женщина, женщина, изумлённая противоречием или изменой.
Мужчина проживает гневную женщину; но что-то в злобе разгневанной женщины знакомит его, возможно впервые в жизни, со Свирепствующей, с Тёмной Стороной Луны, с Чудовищем, живущим на обратной стороне луны, имеющим крылья летучей мыши и убивающем птиц. Проживание Злоумышляющей — это компенсация за прежнюю жизнь «над землёй», существование с рыбами, птицами, и изящными вещами.
Когда мы предали зубастую сторону, вселенная показывает всю пасть: чёрные собаки бегут за каретой, безжалостный повар убивает дочь и хоронит её в саду; обманутый жених отрубает голову магической лошади, а принцесса отправляется пасти свиней.
Тёмная сторона Великой Матери в Индии зовётся Кали, цветы вокруг её шеи могут измениться на черепа и обратно в доли секунды. Только Шива, одна из форм Дикаря, может встать рядом с ней. И это даёт намёк на то, почему в нашей истории Дикарь — он тот, кто проводит инициацию подростка.
Пуйл, князь Диведа, чья история появляется в повестях Мабиногиона — не становится королём до тех пор пока на год не меняется местами с Королём Подземного мира. В сущности это означает, что целый год он чувствует рядом с собой в постели тело Тёмной Возлюбленной, Королевы Подземного мира.
Таким образом, мы не просто с некоторым трудом спускаемся к подножью холма глядя на тёмную сторону себя и своих друзей. Баба Яга в русских сказках спрашивает: ты здесь, чтобы продолжить доброе дело или уклониться от него? Мы достигаем дна, когда энергия кабаньх клыков Бабы Яги полностью заменяет — на время — детский эрос, прочувствованный каждым из нас, когда наша мать давала нам грудь, или позже ставила чашку молока на стол, или когда наша первая чудесная подруга звала нас в постель. Эти виды любви хороши, но падение будет завершено когда они будут заменены кабаньими клыками, свиной щетиной, большой пастью, ожерельем из черепов и безумно высокодуховной энергией Бабы Яги.
Что-то хочет нас там, хочет познакомиться с Тёмной Королевой, хочет, чтобы кабан разверз свою пасть, хочет наполнить кровью бассейн Гренделя, хочет плавить мечи, хочет, чтобы Великанша положила мальчика в свой мешок.
Юноши нашей культуры часто воображают, с нетерпением ожидая встречи с Бабой Ягой, как они смогут «убить» её. Они воображают её уничтожение, полную победу; но истории проясняют, что такие фантазии характерны для непосвящённых мужчин. Для юноши единственный способ обходиться с мощью ведьмы — это сделать свою энергию такой же великой, как у неё, такой же резкой, дикой, трезвой и ясной в своём стремлении. Когда юноша приходит в её дом и доказывает уровень своей интенсивности, целеустремлённости и уважения к истине, она может спросить его: «Хорошо, что ты хочешь знать?».
| ← пред. | 3-6: На Пепельном Пути → |
| ↑ Оглавление | |