Мужской тренинг . РУ

В месте посвящения старейшины помогают мальчикам двигаться из мира матери в мир отца. Мальчики с самого рождения, долго и счастливо жили в мире матери, и мир отца, естественно, кажется им опасным, неустойчивым, и полным неизвестности.

Напомним, что большинство культур описывает первую стадию посвящения как резкий и ясный разрыв с матерью. Просто в один из дней, когда мальчикам от восьми до двенадцати лет, старейшины входят с копьями в женские хижины, и уводят мальчиков прочь. До этого момента мальчики жили исключительно с женщинами. В Новой Гвинее, например, посвящённые мужчины живут вместе в домах на краю посёлка. Матери в Новой Гвинее очень бдительны в том, чтобы не дать мальчикам понять о надвигающихся событиях и сохранить элемент неожиданности. Когда мужчины уводят их прочь, мальчики могут кричать «Спаси меня, мама, спаси меня!». Материнский мир внезапно выглядит таким чудесным. Женщина оказывает сопротивление, но не очень настойчиво. Старейшины начинают забирать мальчиков, скажем, на остров, где построена хижина посвящения. Матерей мальчиков оттесняют с моста копьями. «Я здесь. Мама! Спаси меня» — говорят мальчики. Но старейшины отталкивают матерей назад. Матери придя домой, пьют кофе, встречаются с другими женщинами и говорят что-то вроде: «Ну как я? Я выглядела достаточно жестокой?» «Ты была великолепна».

Когда «гендерные вопросы», как мы их называем, хорошо понятны, женщины не противятся работе старейшин с мальчиками, и они не беспомощно жаждут её, но с энтузиазмом и серьёзно в ней участвуют. Значимый договор принят однажды в Новой Гвинее между мужчинами и женщинами относительно восьмилетних и около того: «Мальчик не может стать мужчиной без активного вмешательства стариков». Девушка становится женщиной сама по себе, развивается её тело и оно творит изменения. Старухи рассказывают ей истории, воспевают, празднуют. Но с мальчиками — без стариков — никаких изменений.

Таким образом, первый этап — это разрыв с матерью. Это происходит в нашей истории, когда Дикарь сажает мальчика себе на плечи. Но разрыв — это только разрыв, он не предполагает какого-либо душевного движения внутри мальчика. Движение ещё только должно произойти; у большинства из нас оно происходит сейчас.

Проще говоря, мальчик должен двигаться из дома матери в дома отца. В Гамлете Шекспира с фантастическим остроумием и душераздирающими подробностями описываются трудности этого шага. Призрак даёт Гамлету чёткое указание: «Содрогнись от смерти моей, взгляни на пепелище царства моего, оставь свою студенческую жизнь». Но Гамлет ещё не готов взяться за работу «на кухне». Конечно, он знает о своем гении, но он где-то застрял. Возможно, он положил ключ обратно под подушку своей матери. На протяжении всей игры, он изо всех сил пытается выбраться из её реальности. Мы чувствуем, что он значит слишком много в сексуальной жизни своей матери; и он одержим ею. Он не относится к ней не как к «другим», а с трепетом и уважением, свойственным взрослому человеку. Отец должен возвращаться из могилы снова и снова, чтобы всё продолжалось двигаться и чтобы Гамлет не втянулся назад и не застрял там.

Если на этой стадии не присутствует старый мужчина или компетентный старейшина — а Полоний, конечно, не такой человек — всё движется медленно. Мы узнаём ценную вещь, когда видим, что юноша не может сделать переход к миру отца в одиночку, без принятия Трикстера и в частности тёмной стороны Трикстера. Светлая сторона не может сделать этого. Это ясно показано в сказке «Ворон» братьев Гримм: маменькин сынок должен научиться грабить грабителей или он не сможет добраться до конца сказки. Трикстер Гамлета переписал несколько строк в маленькой сценке, и научил актёров сыграть её. Тот же Тёмный Трикстер убил Полония после того, как тот подслушал разговор. На борту корабля, когда Гамлет узнаёт, что его старые друзья Розенкранц и Гильденстерн получили деньги за передачу письма Кладиуса королю Англии с просьбой по прибытию убить его, он мог просто почувствовать в себе решимость, вместо этого он подделывает письмо, прося короля Англии убить их. Мы замечаем, что он возвращается в Данию с помощью пиратов — другой поклон Тёмному Трикстеру.

Гамлет снова и снова пытается сделать решительный шаг в мир отца, но этот шаг кажется слишком радикальным для него. Между тем, Офелия умирает — юная женственность страдает, когда мужчина не может попасть в отцовский мир. Мы также можем сказать, что какая-то сентиментальная девочка внутри Гамлета — здесь она зовётся ОФелия — в этих попытках сошла с ума, и будет «умирать». Мы помним, что Парцифаль, который всё детство и юность прожил с матерью, познакомившись с рыцарями, подумал, что они «ангелы», и почувствовал настоятельное желание пойти с ними. Когда его мать увидела, что он уходит, она умерла в тот же миг. Некоторые смерти символизируют наивность, умирающую, когда сын принимает мир отца.

Гамлет заканчивается довольно сложной сценой двойного и тройного обмана. В ходе последней сцены, поединка, Гамлет приходит, наконец, в дом отца; его мать мертва, он убивает убийцу своего отца. Почти сразу же он умирает и сам, но ничто не идеально. В финальном моменте Шекспир отдаёт подмостки Фортинбрасу и его людям, не знакомым с содроганием. Это не сентиментальный момент.

Шаг мужчины в дом отца занимает много времени; этот шаг труден, и каждый мужчина выполняет его для себя сам. Для Гамлета это отказ от бессмертия или безопасной жизни, обещанной преданному маменькиному сынку, и принятие риска смерти — всегда неминуемой в реальности отца.

История Пуйла, упоминаемого выше, описывает этот шаг как обмен домами на год с Богом Мёртвых. Среди мужских работ есть приручение своего горя. Когда мужчина приручает своё горе и исследует свою рану, он может увидеть, что они схожи с горем и раной его отца, и приручение позволяет ему войти контакт с отцовской душой. После того, как его чувства обострятся, он сможет почуять запах отцовской раны. Можно сказать, что сын чует своего отца, как змея, меняющего шкуры и жизни.

Движение в мир отца не обязательно означает отвержение матери или крики на неё — Гамлет покидает её в уважении — но, по правде говоря, это движение означает, что наивный или любящий комфорт мальчик — умрёт. Остальные внутренние мальчики остались живы, этот — умер. Рыбы и черепахи зависят от матери в свой первый день. Но для развивающихся мужчин независимость от чрева матери — это мучительное и долгое движение. Кто-то хочет бежать, но его ноги не будут двигаться. Мы просыпаемся истощёнными.
Образ змеи приводит нас к одному и тому же финальному образу вокруг этой сложной темы движения в дом отца. В своей Западной мифологии Джозеф Кэмпбелл замечает, что на вавилонских печатях мы можем снова и снова видеть некую сцену в разных её вариациях. Мы видим стоящую мужскую фигуру, а рядом женскую фигуру, обычно сидящую, вероятно богиню или жрицу, и мы видим третью фигуру — большую змею. Возможно, такая печать означает объект медитации для мужчин, воспитанных в культуре усиленной или управляемой, или увлажнённой Великой Матерью.

Мы предполагаем, что мать конкретного мужчины в такой культуре будет сильна. Юноша, если он хочет жить, должен разотождествиться с обоими матерями. Он либо делает это, либо не может вырваться из области Великой Матери. Предположение Кэмпбелла выглядит так: мужская фигура, которую мы видим — это мужское маскулинное тело, полученное им от своей матери, из её утробы. Ненавидеть её, конкурировать с ней, уничтожить её — все эти фантазии не работают. Вместо мужчины, медитируя, он отождествляет себя с отцом-змеем. Мы должны помнить, что древний мир не считает змея злом. Напротив, он был священным животным. Этот змей живёт под корнями Мирового Древа — под землёй — хотя мы знаем, что он также хорошо поднимается и в крону дерева.

Отождествление себя с отцом-змеем напоминает нам о Гамлете. Мы помним, что в открывающей сцене Гамлет в один из моментов называет голос отца «кротом», потому что он доносится из-под земли, и говорит то здесь, то там. Возможно, что идентификация с отцом-змеем была характерна для маскулинных медитаций II и III тысячелетий до н.э. Другие медитации были созданы мужчинами в более поздние века, и мы можем взглянуть на иезуитские медитации конца семнадцатого века. В этих медитациях, мужчина разотождествлялся с любящей материальный мир стороной Великой Матери и со всем язычеством. (Он сохранял лишь некоторую идентичность с Девственницей.) Он разотождествлялся со своим собственным телом, называя его ярлыком, наказывая его бессоницей, постами, а иногда и избивая себя. Он идентифицируется с духом, являющимся небесным, бестелесным, божественным, золотым, вечным, находящимся надо всем. Змей как сила не упоминается. Это огромное изменение относительно ранних медитаций.

В более ранней медитации — она до сих пор практикуется в Индии, Африке, Новой Гвинее и аборигенами Австралии — юноши двигаются к присоединению с Нижним Отцом. Нижний Отец сохраняет свою форму сквозь многие изменения, как это делают змеи. Нижний Отец, кроме того, будучи змеем, ассоциируется со спинным мозгом. Это говорит о том, что какая-то могучая змея живёт в нас, в нижней части спинного мозга, в доме выживания.

Сегодня мужчина, отправляющийся к дому отца, находится меж этих двух мифологий. Если он летун, то спасается бегством от земли, воды, пыли и плоти, и фактически просит женщин взять на себя заботу о земле. По контрасту, старики при традиционном посвящении приводят юношей к Нижнему Отцу, недалеко от того места, где живут старейшины, и где есть змеи. Это путешествие — не изгнание мужчины с небес, змеи могут находиться даже в кроне дерева. Змей — это Бог Вод. Мифологически, змей напоминает Дикаря, Короля и других существ, лежащих в воде в нижней части нашей психики.

Затем мы предполагаем, что когда мужчина принимает Падение в качестве движения к дому отца, он учится видеть смертную сторону вещей, он бросает взгляд вниз на крысиную нору, являющуюся также и змеиной норой, и он принимает змею, а не птицу, как свой тотем. Отец в семье среднего класса может владеть машиной и кредитной картой, но мать живёт дольше и возвращается с кладбища после похорон отца. Сын чувствует тягу к идентификации с выносливостью и, кроме того, с яркой энергией Великой Матери.

Посвящение просит сына переместить его энергию любви от привлекательной матери к относительно непривлекательному отцу-змею. Всё это пепельная работа. Когда мужчина входит на этот уровень, он уважает Падение как святую вещь, он увеличивает свою терпимость к пеплу, ест пыль, как это делает змея, усиливает свой желудок для ужасающих озарений, углубляет свою способность переваривать злые факты истории, принимает нелёгкую работу на семь лет под землёй, покидает хлебный амбар через крысиную нору, кусает окалину, учится содроганию, и следует голосу старого крота под землёй.

На каждой стадии посвящения Железного Джона присутствует мужской бог. Аполлон присутствует в роднике. И мы могли бы сказать, что в пепельной работе скрывается старый средиземноморский бог Сатурн, естественный сосуд сдержанности, меланхолии, бескрайних систем, дисциплинированного повторения, воспитания стандартов и тяжёлых огорчений. Там, где присутствует Сатурн, там просто сидит ничем не объясняемая неосуществлённость.

Затем Сатурн помогает мужчинам сполна получить всю тяжесть их раны, и полную мощь их неудач. После этого Сатурн вводит мужчину к Богу Меланхолии, чтобы мужчина начал чёрное выхаживание души, которое в конечном счёте, приводит мужчину в Сад.